Подлинно известно, что Международным олимпийским Комитетом была организована встреча между Хуан Антонио Самаранчем и Масутацу Оямой. Ояме было предложено смягчить правила спортивных поединков и внести защитное снаряжение для бойцов, на что Ояма критически отказался, сославшись, что пока киокушин будет любительским, в нём будут сохранены идеи будо и принципы Бусидо. Он обосновывал свой отказ ещё тем, что как только киокушин станет олимпийским видом спорта, он повторит историю дзюдо, которое создавалось как боевое искусство, а ныне осталось как спорт.
Политический просчёт Оямы имел коммерческую подоплёку и, по всей вероятности, и произошёл по вине его советников. Но, как бы то ни было, мастер вполне осознавал опасность для будо – каратэ коммерциализации олимпийского спорта, которое ныне привела его к вполне очевидной духовной – нравственной деградации.
Преобладающим в западном спорте «духу самоутверждения» Ояма противопоставлял характерный для будо – каратэ дух «дух самоотрицания». Как религиозный философ, Ояма мечтал о мировом движении киокушинкай, которое видел «союзом искателей абсолютной истины». Он ратовал за стяжание подлинного воинского духа («духа киокушинкай»), который объединял бы людей вне зависимости от цвета их кожи, национальной принадлежности, вероисповедания и политических убеждений.
Во многом наивно, Ояма мечтал о братстве приверженцев будо – каратэ – тех, кто, исповедуя философию киокушинкай, мог бы наслаждаться тренировками в додзё, боями на татами, «школьным» общением с единомышленниками, и, как ни странно, кое-что из планов Оямы воплотились в жизнь. Воплотились вопреки обстоятельствам, благодаря крайней амбициозности матера, его максимализму в отношении к себе и ученикам, благодаря вдохновляющему личному примеру.
«Сильнейшее каратэ» совершило победный «марш по земному шару» и завоевало мировое признание. Сложилась общность фанатичных приверженцев Оямы и его школы, готовых к конкурентной и идейной борьбе с теми традиционными школами, которые, по мнению наставника, изменяли принципам будо и утрачивали воинский дух. Каратэ Оямы отличалось агрессивно - силовой манерой ведения боя и, соответственно, повышенными требованиями к атлетической подготовке, закалке тела, воли и духа бойцов, к умению терпеть боль и с предельной самоотдачей выдерживать сумасшедшие кондиционные нагрузки. По примеру наставника бойцы киокушинкай были готовы бросать «вызов пределам» в повседневных тренировках, в практике тамэшивари и в контактных поединках.
Отдельные «камикадзе» сумели выдержать тест на выживание в ста боях с постоянно меняющимися противниками. Сам Ояма течение трёх дней провел 300 таких боев. Биография основателя «сильнейшего каратэ» и история школы существенно укрепляла «дух киокушинкай» и «братскую» солидарность тех, кто дорожил приобщённостью к его школе.
Для массы приверженцев «сильнейшего каратэ» Ояма стал кумиром. Титул «божественный кулак» фактически удостоверял его непобедимость и «сверхчеловеческие» возможности. После смерти легендарного мастера и раскола мирового движения киокушинкай имя Оямы и его подвиги стали расхожей политической монетой и поводом для своекорыстных спекуляций тех, кто претендовал на знания «истинного» каратэ киокушин. Но это уже не имело ничего общего с традицией и философией будо – каратэ.
Существенно, что внешний радикализм реформы современного каратэ, выражавший бунтарской дух и максимализм Оямы, ни коем образом не поколебал основ с традиционной воинской подготовке и воспитании мастеров киокушинкай. Ведь главной целью было именно возрождение будо как полнокровной и полноценной традицией. Ояма вернул каратэ экстремальный режим тренировок и тестирование приобретённой силы. Однако он стремился не к «внешней» силе, а к внутренней силе, которая именуется «мудростью». Ояма находил её и в дзенской философии, и в восточных практиках «воинской йоги». Ояма вновь обратил каратэ к реальности контактных боёв и опасных поединков. Но не изменил при этом традиционным фундаментальным методам обучения.
