Торнадо,Тхэквондо в Луганске

Клятва додзе или присяга зала, который в Японии почитают как "место, где ищут путь", не только документ исторический и официальный (он утвержден Хонбу в середине 60-х годов при создании Международной организации). Это знамя духовности Будо-каратэ, некогда поднятое Масутацу Оямой, ключ к идеологии и философии Пути Кекусинкай. Но для нас это еще "окно" в культуру Востока, традицию боевых искусств. "Окно" это, впрочем, не распахнуто настежь. Более того, его еще надо отыскать в стене того взаимного непонимания, которое продолжает разделять Восток и Запад. Но, даже обнаружив "окно" и заглянув в таинственный мир иной культурной традиции, необходимо еще превозмочь сложившиеся стереотипы восприятия и открыть свое сознание.
Верится, что ареал российской духовности в этом отношении благодатен. Наша земля многие века служила не только рубежом Востока и Запада. На ней постоянно шел процесс синтеза разных культурных традиций. К тому же Россию всегда отличало высокое напряжение духовно-нравственного поиска как в западном, так и в восточном направлениях. Обращение к семи заповедям клятвы додзе — это своего рода фокус грандиозной проблемы, проблемы жизни японской (шире — восточной) идеи на российской земле. Речь не идет о ее решении. Все, что я могу сделать, — это всколыхнуть то духовное пространство, которое образуется во взаимодействии столь несхожих, но и не чуждых друг другу культурных традиций. И еще — помочь настроиться на восприятие излучаемых при этом вибраций.
Зададимся вопросом: "Возможна ли вообще полноценная жизнь японской идеи в России?" Согласно восточной аксиоме, природа мастерства в боевом искусстве определяется триединством: гармонией тела, техники и духа. Что мы воспринимаем и перенимаем, приобщаясь к японскому боевому искусству? Дух? Стоит ли вытеснять прославленный русский боевой дух чужеродным духом японских самураев или быть может, привлекательным, но непонятным духом дзэна? Да и возможно ли это, даже если захотеть? Дух формирует тело. Известно, что тела восточных и западных атлетов из-за существования систем боевой подготовки с разным духовным фундаментом и содержанием приобретают существенные отличия как в строении, так и в функциональном отношении. А нужно ли совершать насилие над своими телами, перековывая их в горниле иной духовности? Остается техника. Казалось бы, именно ее можно заимствовать беспрепятственно. Не об этом ли шутливое высказывание: "Хидза-гэри — он и в Африке хидза-гэри, только африканский".
На самом деле проблема не так проста, как может показаться. Своя правда есть и в утверждении, и в поговорке. Конечно, техника — наиболее автономный компонент триады "тело-техника-дух". Но она все же обнаруживает очевидную зависимость от тела и не столь явную, но существенную связь с духовной стороной боевой подготовки. Разве не показалось бы противоестественным, если бы наш былинный богатырь или западноевропейский рыцарь вели бой в китайских стилях аиста, богомола или уточки-мандаринки? Очевидно, что и телесная основа, и структура движений у европейских воинов отличается от того, что демонстрируют нам мастера у-шу.
Это не значит, что приемы восточной борьбы в принципе не могут быть освоены на западной либо на российской почве. Взаимообогащение боевого арсенала происходило и во времена крестовых походов, и в период татаро-монгольского нашествия. Наглядно подтверждается это и историей каратэ Кекусинкай. Стиль Кекусинкай, по сути, наиболее "китайский" из японских стилей. Однако по своему силовому, активно наступательному характеру он оказался значительно ближе к западным атлетическим видам борьбы. Решающим фактором здесь, вероятно, оказались физические данные Масутацу Оямы. Примечательно, что техника Кекусинкай не только с поразительной легкостью была освоена на разных континентах, но овладевшие ею сильные и рослые европейцы, американцы, африканцы получили заметное преимущество над японцами. Последние, надо отдать должное, проявили завидную гибкость и приспособили для повышения физической кондиции методы западного атлетизма.
Итак, внешнее сходство стиля и техники Кекусинкай во всем мире очевидно. Но в чем коренятся отличия японской, европейской или, скажем, русской манеры выполнения одних и тех же приемов? Некоторые из них видны невооруженным глазом. Так, японцев отличает верность "школе", канону, замечательная выучка, собранность и экономность в использовании арсенала техник. Европейские мастера также демонстрируют отличную "школу", но их манера ведения боя более свободна и разнообразна. Российскую школу в настоящее время характеризует, пожалуй, наименьшая зависимость от технико-стилевых канонов и формирование у признанных мастеров самобытных манер ведения боя. Это тот видимый контекст, который определяет форму выполнения определенных приемов. Однако есть и такие отличия, которые, хотя и безошибочно схватываются при непосредственном наблюдении, поддаются объяснению довольно трудно. Ибо проистекают эти отличия из постоянно ускользающих от рационального анализа тончайших особенностей, лежащих в духовной сфере. В нее и хотелось бы немного углубиться.
Идея Будо-каратэ привлекательна для тех, кто не ограничивает боевое искусство спортом и кому дороги высокие идеалы старых мастеров. Для них, как известно, в спорте остается не так уж много места. Ведь спорт, особенно профессиональный, подчиняется совершенно иным законам — законам коммерции и бизнеса. Искреннее служение идее Будо-каратэ дает шанс на сохранение некоего оазиса духовности, который зеленеет благодаря неиссякающим родникам культурной традиции Востока. Но возможно ли обрести в этом оазисе гармонию через практику "дзэнских видов борьбы", если мы не в состоянии переродиться в японцев или китайцев? Недостаточно ведь принять восточные формы поведения, этикет, ритуал, если восточный менталитет остается непостижимым, а связанные с ним виды деятельности могут оказаться неприемлемыми.
Вспоминаю эпизод из некогда нашумевшего у нас японского фильма "Леди каратэ" — одного из первых фильмов о боевых искусствах. Находясь в баре, героиня, мастерски владеющая приемами каратэ, начинает поединок с бандитом с того, что палочками для еды мгновенно ловит на лету муху и засовывает ему в рот. Случаен ли этот эпизод и как он связан с боевыми искусствами? Не случаен и связан глубочайшим образом. Как-то один из друзей поведал о своем изумлении, когда увидел в зоопарке обезьяну, занятую ловлей мух. По его словам, она делала это неторопливо и естественно, будто собирала мух в воздухе. Тут же вспомнилась древнекитайская (даосская) притча о ловце цикад. Образное описание его движений в точности повторяло названные действия обезьяны! В притче мастерство ловца цикад служило знаком не просто совершенства во владении техникой ловли подвижных насекомых. Это был символ той гармонии тела, техники и духа, к которой стремились все восточные мастера, в том числе боевых искусств.